Серафима Павловна Кнехт была женщиной неприметной и тихой. Замужем побывать ей не посчастливилось, а те редкие мужчины, которые бесстрашно раздвигали её костлявые депилированные ноги, надолго не задерживались в её спокойном, как стоячее болото существовании.
Трудилась Серафима Павловна именно в том месте, где и должна была трудиться подобная женщина - в библиотеке. И совершенно естественно, что работая библиотекаршей, она много и упоительно читала. Надо ли говорить, что книги она предпочитала романтические, всё больше женские романы с бесконечно слезливыми продолжениями. Вот и сегодня Серафима Павловна, придя на работу, трепетно взяла с полки очередную книжицу и углубилась в чтение. Процесс этот был настолько глубоким, что правильнее было бы сказать - «она отдалась чтению».
******** "...Её розовые соски напряглись и стали твёрдыми. Восемь стройных мулатов окружили её распластанное на траве и совершенно беззащитное тело. Элеонора вздохнула полной грудью, и широко раздвинув ноги в белых атласных чулках, сказала своим тихим грудным голосом: - Возьмите меня! Возьмите меня ВСЕ! Я заслужила этот позор..." ********
Из розовато-фиолетового эфира романтических миров Серафиму Павловну выдернул препротивный гнусавый голос: - Скажите, а у вас есть что нибудь… по эзотерике.
Кнехт оторвалась от книги и подняла вверх свои маленькие и злые глаза-пуговки. Перед ней стоял худощавый мужчина неопределённого возраста, не имеющий ничего общего со смуглыми мулатами. Этот факт окончательно испортил атмосферу праздника, на которую так рассчитывала библиотекарша. Однако врождённая воспитанность взяла верх и Серафима Павловна прошипела сквозь плотно стиснутые зубы: - Второй ряд,… третья полка снизу. Там эзотерика,… рядом - гороскопы и книги по каббале и буддизму… - Спасибо. - Ответил любитель эзотерики и направился вдоль стеллажей. Серафима Павловна своим пронзительно испепеляющим взглядом, придала ускорения в спину посетителя, и когда тот не исчез за ближайшим стеллажом, дёрнула плечиком и продолжила читать.
******** "...первым был Симеон. Его узловатые руки шоколадного цвета нежно гладили белую грудь Элеоноры. Девушка скрестила свои длинные стройные ноги за спиной Семеона и, изящно прогнувшись, подалась ему навстречу. Сладостное ощущение прокатилось волной по её телу, когда она почувствовала внутри себя горячий и упругий член раба..." ********
- Извините ради бога, что отрываю,… а знаете... вот именно такое издание у меня уже есть. А мне бы хотелось Мамонову 92 года. Синенькая такая, знаете? Ну, синенькая... Нет? Ну... эта вот... такая…
Посетитель попытался жестами показать, какого именно оттенка синего, должна быть книга, но встретившись с колючим взглядом Серафимы Павловны, осёкся и замолчал. Нижняя губа Кнехт нервно дрогнула, а щёлочки глаз, и без того маленькие и тёмные, сузились настолько, что невозможно стало различить их цвет.
- Ниже… - Зашипела Серафима Павловна. Посетитель воспринял это как указание, и его сутулая спина ещё больше прогнулась, приобретая очертания вопросительного знака. - На том же стеллаж-ж-е,… только ниж-ж-е-е-е. -
С присвистом выдавила библиотекарша из своего клокочущего гневом нутра. Между её ног снова стало сухо, и этот факт привёл Серафиму Павловну Кнехт в состояние нешуточного раздражения. "Вот сука", - подумала она, - "бывают же уроды на белом свете". Затем Кнехт глубоко вздохнула и снова погрузилась в чтение.
******** "...вторым был Ромбуйя, совсем ещё мальчик. Но в его начавшем формироваться юном теле уже угадывались великолепные изгибы упругих мышц. Его член не был таким огромным как у Симеона, а движения, не были столь умелыми. Поэтому, Элеонора, дабы усилить эффект, жадно открыла рот навстречу чёрной плоти Негоро..." ********
И в тот момент, когда Серафима Павловна была уже готова встретить первые толчки приближающегося бурного оргазма,… в этот самый момент, тень, заслонила солнечный свет, струившийся из окна библиотеки, легла на открытую страницу книги и оттенила жидкие волосы на голове Серафимы Павловны. Одновременно с этим тень пролегла и на всю размеренную жизнь библиотекарши, превратив её в череду неудач, бессонных ночей и бесконечного одиночества. Юный мальчик Ромбуйя, Негоро, Симеон, прекрасная Элеонора, и остальные мулаты, напуганные внезапно опустившейся на них тенью, закувыркались и растворились в наэлектризованном воздухе библиотеки, некрасиво размахивая руками... Белый свет окончательно померк перед глазами Серафимы Павловны. Она медленно оторвала взгляд от книги, взглянула на того, кто посмел вторгнуться в розовый мир Кнехт, да ещё в момент наивысшего экстаза.
Всё тот же незадачливый посетитель держал в руках «синюю Мамонову издания 1997 года» и дрожал как осиновый лист. Он казался маленьким и измождённым, даже по сравнению с костлявой женщиной, сидящей перед ним.
- Я нашёл, но это не совсем то, что нужно… понимаете,… в том году было два издания; одно февральское и... и в конце года ещё. Так вот мне бы февральское, знаете ли...
Кнехт сгорбила спину как пантера перед прыжком, и взглянув исподлобья на неугомонного посетителя приглушенным голосом, но достаточно внятно произнесла: - Пошёл нахуй, козёл!
- Позвольте, как это... - Начал, было, мужчина, но встретившись с ледяным взгляд Кнехт, решил, что лучше было бы ретироваться. Что он и сделал, сохраняя на лице глупую улыбку.
- Я поищу, пожалуй... и это вот.… Спасибо, да...
Серафима Павловна остервенело впилась глазами в страницу и начала сначала медленно, а затем всё более неистово раскачиваться на стуле. Постепенно движения её тщедушного тела вошли в такт с вздымающейся грудью красавицы Элеоноры. Внизу, под серой юбкой и убогими трусиками с Черкизовского рынка снова проснулась жизнь.
******** "... движения Негоро участились, и когда горячая сперма ударила в рот Элеоноре, она жадно сглотнула её, затем, задержала губы на пульсирующем члене и провела языком по нефритовому стержню мулата. В этот же самый момент, молодой и напористый Ромбуйя осеменил её упругий живот..." ********
- Мне бы, что нибудь по истории воздухоплавания… Начало века, если есть. - Раздался откуда-то из поднебесья мужской голос. Не ответить на него было нельзя. И Элеонора-Кнехт ответила. Ответила не поднимая глаз, громко и внятно:
- Я же ясно сказала, пошёл нахуй!
На какое то мгновение повисла тревожная тишина, а затем тот же мужской голос произнёс:
- Ты что, коза, охуела?
Кнехт оторвала взгляд от страницы. Перед Серафимой Павловной стоял молодой человек с внешностью Алена Делона и надменным лицом солнцевского гопника, получившего в наследство металлургический комбинат.
- Что... что вы сказа-али? - Заикаясь, спросила Кнехт.
- Я говорю, не охуела ли ты в корень, коза драная? - Ответил молодой человек, сверкнув белозубой улыбкой.
- Извините, зачиталась. - Промычала Кнехт, сорвалась со стула и под хихиканье немногочисленных посетителей библиотеки, засеменила к стеллажам, держа курс на историю воздухоплавания...
Всю дорогу домой Серафима Павловна еле сдерживала слёзы стыда. Унижение, которое она испытала сегодня в библиотеке, несравнимо было ни с чем. Таких острых переживаний в её мерзкой, противной и бездарной жизни ещё не бывало. Она сбросила в прихожей пальто, стремительно пронеслась мимо смежной комнаты приёмной дочери, и хлопнув дверью, замкнула пространство своей убогой вселенной. Рухнув лицом в подушки, она сдавленно зарычала. За спиной скрипнула дверь. В комнату чуть слышно вошла Даша.
- Мам, вы чево? - За шестнадцать лет, это затравленное, бесполое существо так и не осмелилось перейти с Серафимой Павловной на "ты".
Кнехт стиснула зубы и оторвала лицо от заплаканной подушки. "Так нельзя. " - Сказала она себе. - " Это твоя дочь и ты должна служить примером во всём". Кнехт села на кровати, сделала несколько глубоких вдохов и начала говорить, глядя себе под ноги и постоянно борясь с желанием заплакать: - Дочь, сегодня я унизила человека!.. Унизила его жестоко и прилюдно. Я поступила отвратительно… гадко. А ведь он этого явно не заслуживал... Он… просто попросил книжку… о воздухоплавателях и был достаточно мил... Он... он... я просто была очень занята в этот момент, а он подошёл так внезапно... и я... я растерялась,… я обидела его, понимаешь. Мне очень стыдно.
- Мама, успокойтесь. Ничего ведь страшного не произошло, правда? Вы же извинились?
- Конечно... Конечно!
Кнехт какое-то время посидела молча, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Она выговорилась, но легче ей не стало. Секунду подумав, Серафима Павловна внезапно спросила, обращаясь к дочери:
- А у нас есть вино? Или… что там пьют в таких случаях?
- Оставалось полбутылки "Кагора" с вашего позапрошлого дня рождения. - Вспомнила Даша.
- Неси. И кружку... этот... бокал неси. - Выдохнула Кнехт.
Выпив полбутылки терпкого вина, Серафима Павловна захмелела. Вместе с потерей ощущения реальности пришло желание сломать устоявшийся уклад жизни. Изменить то, что годами складывалось камешек к камешку, как кирпичная стенка, пускай неказистая и кривая, но достаточно крепкая. Полная решительности, Серафима Павловна, набросила на плечи драповое в катушках пальто, кокетливо повязала на шею коричневый шифоновый платок, сдвинула чуть набок берет и вышла во двор.
Свежий воздух немного осадил пыл полупьяной библиотекарши, но о возвращении домой не могло быть и речи. Вернуться назад, было равносильно смерти. Медленной и мучительно болезненной.
Найти в вечернем городе приключения на собственную задницу несложно. Особенно в том состоянии, в котором находилась Кнехт. "Приключения" не заставили себя долго ждать. Они мирно сидели и выпивали на детской площадке, прямо перед подъездом, из которого вышла Серафима Павловна. Традиционно, их было трое. Они наслаждались свободой ночи, и вяло отмахивались от полуживых городских комаров. Детская песочница "грибок", три пластиковых стаканчика, початая бутылка водки и несколько плавленых сырков на деревянном столике, покрытом зачем-то куском старого линолеума. Рядом с песочницей догорали разломанные качели и рулон рубероида, выпуская снопы искр и хлопья едкого дыма в ночное, но почти всегда беззвёздное и светлое городское небо. Но Серафима Павловна Кнехт увидела совершенно другую картину. Трое молодых и гордых мулатов, уставших после тяжелого и изнурительного дня посвященного сбору тростника, отдыхали у костра за бутылочкой дешевого рома. Кокетливо приворачивая задом, Серафима Павловна подошла к песочнице и томно прогнувшись у её невысокого бортика, спросила, обращаясь к сидящим у костра:
- Я не помешаю?
Мужики переглянулись, и один из них, по всей видимости, самый смелый (или самый пьяный) жестом руки пригласил даму к столу. Остальные понуро уставились в свои пластиковые стаканчики. Серафима Павловна присела на край песочницы и нарочито развязно облизнула губы, сама испугавшись этого вульгарного жеста.
- Стакан есть? - Услышала она вопрос одного из мулатов.
- Нет. Дамы моего круга не носят с собой посуды. Мужики приглушенно заговорили между собой:
- Дай ей стакан…
- Свой дай… Ты пригласил, ты и дай.
- Пускай из "горла" пьёт.
- А если она трипперная...
- Молодые люди. Прекратите этот никому не нужный спор. Я женщина интеллигентная, и из "горла", как вы тут выражаетесь, пить не стану. - Оборвала спорщиков Серафима Павловна.
Пригласивший её мужчина, великодушно протянул Кнехт свой стаканчик и спросил:
- А вас как звать?
- Элеонора. - Соврала Серафима Павловна, и глубоко задышала, выпячивая свою тощую грудь. Алкаш, сидевший рядом с библиотекаршей, опасливо отодвинулся. Элеонора-Кнехт взяла в руку хлипкий стаканчик, и высоко подняв его над головой, сказала:
- За любовь!
- М-м! - Поддержали мулаты. Горячая водка захлестнула и обожгла горло, расплылась теплом по груди и затаившись, легла внизу живота на задремавший "кагор". Серафима Павловна икнула и вдруг поняла - сегодня она станет Элеонорой. Прямо здесь и сейчас. Сейчас или никогда. Кнехт поднялась в полный рост, прошла вокруг песочницы, смерила взглядом своих новых ночных знакомых, сидящих под "грибком" и стала медленно расстегивать пальто. Молодые и гордые мулаты затравленно умолкли и сидели, вжав головы в плечи. Сидящий ближе всех и спиной к Серафиме Павловне мужчина, испуганно сглотнул слюну и вопросительно взглянул на своих товарищей. По их реакции он понял, что лучше не оборачиваться. Серафима Павловна скинула пальто в песок и принялась за блузку.
- Э... слыш, может это... не надо, а? - Подал голос тот, кто пригласил Кнехт к столику.
К этому времени Серафима Павловна уже справилась с блузкой и трясущимися руками расстегивала свой непомерно большой бюстгальтер, из которого на песок посыпались куски слежавшейся ваты.
- Сейчас или никогда. Сейчас или...
- Лифчик упал в песок и в свете костра перед взором перепуганных алкашей показались сморщенные маленькие груди лже-Элеоноры.
- Возьмите меня! Возьмите меня ВСЕ! Я заслужила этот позор… - Надрывно закричала Кнехт, и кинулась под ноги мулатам.
- Текай, братцы! - Прорезал ночную тишину тревожный крик одного из мулатов, и все трое бросились в разные стороны от озаренного пылающим рубероидом круга света...
Утром Серафима Павловна ехала на работу в подавленном состоянии. Бессонная ночь и выпитое вчера давили на неё тяжким грузом. Она плохо помнила своё ночное приключение. О том, что приключение все-таки было, она осознала лишь утром, не обнаружив на привычных местах драпового пальто, блузки и бюстгальтера. Даша затравленно молчала, и Серафима Павловна не стала расспрашивать дочь о событиях прошлой ночи. «Нужно настроиться на лучшее», - всю дорогу твердила про себя Кнехт, - «нужно успокоиться, несмотря на вчерашний срыв». Ведь сегодня Серафиму Павловну ждёт настоящий праздник. Утром в библиотеку должны будут привезти несколько экземпляров последней части "Чувственной Сюзанны". Она такая прелесть, эта самая Сюзанна. Она так несчастна, и так чувственна... Серафима Павловна вздохнула, раскрыла книгу и окунулась в бесконечно реалистичный мир нереальной любви:
******* "...Сюзанна заломила свои прекрасные руки, откинулась назад, отчего грудь её и без того большая и круглая, ещё больше округлилась и увеличилась..." ********
Свежие комментарии