Чудо

История, как ни странно произошла в реальности. Я описал в точности, как все было, только изменил имена действующих лиц.

Говорите, чудес не бывает? Это еще как сказать. И смотря что считать чудом. Я не говорю о русалках на ветвях, водяных или чертях. Хотя спьяну и они привидеться могут. А вот в нашей обы­денной жизни, где, кажется, все отмерено, все расписано, где, вроде бы, никак не найти щелочки, чтоб втиснуться хоть малень­кому чуду, все-таки они случаются.

Не каждый день. Может, раз в жизни, но столкнешься с чем-то необъяснимым, сверхъестествен­ным, конечно, если очень-очень этого пожелаешь. Особенно в но­вогоднюю ночь. Это я знаю точно: сам однажды был свидетелем.

Новый год – праздник семейный, и полагается его праздновать дома вместе с самыми близкими. Как-то я нарушил эту традицию и встречал Новый 1979 год в Москве. Хотел дочке столицу показать, да и с сестрой уж давно не виделся. Вот что интересно, Зойка мне не родная сестра, даже не двоюродная, мы как-то пытались разо­браться в степени родства, выяснили, что бабушки наши были дво­юродными сестрами, а уж кем мы друг другу приходимся – один Бог ведает, но иногда бывает, что дальние родственники оказы­ваются ближе единокровных. С Зойкой мы дружим чуть ли не с дет­ства, но больше по переписке, изредка нанося короткие визиты другу один раз лет этак в пять.

Вот и на этот раз я подумал: «что-то давно я с Зойкой не виделся. Надо бы съездить». Жена поехала в Полтавскую область с родителями повидаться, а я с Оксанкой сел в поезд, и вот мы в Москве.

Зойка приготовила мне сюрприз: новогоднюю ночь мы проведем в компании с ее друзьями – художником, артистом, балериной – я уж и не помню, кто там еще должен был быть, одним словом – боге­ма столичная.

Немного, правда, я обеспокоился: как-то удастся вписаться в столь изысканное общество мне, провинциалу, но Зойка только рассмеялась:

– Что ты паникуешь? Там все свои, увидишь. Выяснилось, что Новый год мы встречать все-таки будем в се­мейном кругу с детьми, с зойкиными родителями, а потом, отправив детей спать, поедем на другой конец Москвы, где вас будет ждать веселая компания.

Чуть отдохнув с дороги, я, чтоб не быть нахлебником, вклю­чился в хозяйственные хлопоты – в магазин сбегать, картошку почистить, – мало ли чего нужно сделать в предпраздничный день! Оксана моя сразу подружилась с зойкиной Аленой (они ровесницы, обеим по восемь лет), устроившись на диване, они увлеченно об­суждали свои проблемы. А Зойка закрылась у себя в комнате и до­шивала платье. Так художник никак не может расстаться о люби­мой картиной – сюда мазок, теперь еще сюда... Как будто все го­тово, но не спешит выставлять на суд публики, еще не сделан тот главный, завершающий штрих. А до того, как будет сделан, скры­вается от глаз людских, никого не подпуская к картине. Так и Зойка никого не пускала в свою комнату, целый день колдовала в одиночестве, а за обедом сказала:

Уже заканчиваю. Это будет что-то необыкновенное. Такое... Такое... – она запнулась, подыскивая слово.

– Шедевр, – иронично подсказал я.

– Вот именно, – согласилась Зойка. – Я три месяца его шила специально к Новому году. Да что там говорить, сам увидишь.

– А когда покажешь?

– Когда придем к Савельевым. И не раньше. Это будет сюрприз для всех, даже для тебя.

Я пожал плечами. Подумаешь, платье! Научный работник, пишет диссертацию и вот так носится с какой-то тряпкой. Поди, пойми женскую натуру.

В хлопотах день пролетел незаметно. Вечером, часов в восемь Зойка вышла из заточения с огромным пакетом в руках.

– Готово, – довольно провозгласила она.

– Ты хоть покажи, как он выглядит, твой шедевр, – сказал я.

– Нет уж, премьера состоится у Савельевых и не раньше, – отвечала Зойка. – А до того времени – тайна.

Пакет, из которого выглядывал крючок плечиков, повесила в прихожей и включилась в предпраздничную суету. Возилась на кух­не, а нет-нет да и выскакивала в приходую бросить взгляд на свой шедевр, упакованный в бумагу и заклеенный в целлофан, словно опасалась за него.

Вот и все дела переделаны, мы сидим за столом, поднимаем бо­калы под звон курантов, желаем друг другу счастья.

И начинаем собираться. Такси заказано на половину первого ночи.

Минута в минуту звонок в дверь.

– С Новым годом! Такси заказывали?

А мы уже собрались. Выходим. Зойка несет свое драгоценное платье, как поднос с хрустальными бокалами, долго укладывает его на заднее сиденье, потом садится около. Мне достается место рядом с водителем.

За окном такси проносится ночная новогодняя Москва, безлюдны улицы, почти нет машин на дорогах. Крупные снежные хлопья сколь­зят бесшумно в ярком свете фонарей, вылетая из тьмы, шлепаются на лобовое стекло, по которому мотаются дворники, сгребая их в небольшие сугробы на краях, сдуваемые встречным ветром.

Такси останавливается на проспекте. Водитель извиняющимся голосом говорит:

– Ваш дом там, в глубине, но я туда не проеду: вон какие сугробы!

Мы видим, и потому не настаиваем. Расплачиваюсь с таксистом, выходим из машины, озирая снежные горы, через которые нам предстоит пробираться.

Такси, фыркнув мотором, умчалось, а мы, отыскав кем-то про­топтанную тропинку, еще не совсем заваленную снегом, бредем сквозь заносы.

Вдруг Зойка останавливается так резко, что я чуть не толкаю ее в спину. Медленно поворачивается, ее глаза широко раскрыты, в них застыл ужас.

– Платье... – шепчет она таким голосом, что меня прошибает холодный пот. – Платье… Платье? – переспрашиваю. И вдруг до меня доходит. Платье мы оставили в такси. Где теперь его искать?

– Ты не волнуйся, – говорю я, понимая весь трагизм ситуации, но чтоб хоть что-то сказать. – Найдется платье. Позвоним диспетчеру, узнаем, кто приезжал… Завтра же найдем.

– Завтра... уже не надо... – кусая губы, выдавливает Зойка, обреченно глядя на пустую улицу, пронизанную равнодушными холодными хлопьями.

Так стоим мы несколько минут, потом я говорю как можно участливее :

– Пойдем. Ну, пойдем же. Не стоять же так всю ночь.

Зойка бредет, опустив голову, механически переставляя ноги. Я бормочу что-то о том, что друзья поймут, что не в тряпках счастье... Но слова мои уносит ветер, и они исчезают среди хлопьев па­дающего снега.

Мы почти у цели. Бредем вдоль длинного многоэтажного дома, вдоль светящихся окон, за которыми слышна музыка, где-то смеются, и от донесшегося смеха Зойка вздрагивает, как от удара. Повора­чивается ко мне, говорит:

– Понимаешь, я столько готовилась к этому празднику, столько вложила в это платье... Как без него покажусь?! Невозможно!

И она опять останавливается. До подъезда шагов десять, но идти дальше Зойка не может себя заставить.

Какая-то машина выворачивает из-за угла и, завывая, ползет по снегу нам навстречу. Мы лезем в сугроб, уступая дорогу, но она останавливается у подъезда.

– Платье! – вдруг встрепенувшись, крикнула Зойка и бросилась к машине.

Это действительно было такси, но мало ли такси ездит по ночной Москве? Так я подумал, но сказать не успел. Зойка уже открыла дверцу и достала свой заветный пакет с шедевром. Таксист удивленно смотрел на нее.

– А я и не заметил, что вы что-то забыли, – сказал он. Я спросил:

– Как же вы здесь оказались?

Таксист пожал плечами:

– Обыкновенно. По рации передали вызов, и вот я здесь.

Зойка уже теребила меня, тянула в подъезд. И вся она прямо-таки светилась счастьем.

Вот такое оно, чудо. Скажете, простое совпадение? Позвольте не согласиться. Чтоб в многомиллионном городе именно этот таксист получил заказ именно в эту минуту, именно в этот дом – и все это совпало? Да еще именно в эту ночь! А может, потому, что сегодня именно эта ночь, чудо стало возможным. Все-таки новогодняя ночь!

Что же касается платья, то было так. Мы поднялись на лифте на последний этаж, я спустился на пролет вниз покараулить, пока Зойка переоделась. И когда она спустилась…

Нет, здесь перо мое бессильно. Платье – действительно шедевр. Но описать его смогла бы только женщина, мол, там выточка, здесь рубчик, там волан, тут карман... Мне же это не под силу, поэтому я умолкаю в восхищении.